Владимир Набоков - Смех в темноте [Laughter In The Dark]

— Тихая как мышка, — прошептал он. — Вот бы сейчас погладить ее по голове и сразу уйти. Может быть, она забыла запереться.

Без особой надежды он нажал. Нет, она не забыла.

Он вдруг вспомнил, как прыщавым отроком в душную летнюю ночь, в чьей-то усадьбе на Рейне, он перелез по карнизу в комнату горничной (которая, впрочем, как оказалось, спала не одна). Но тогда он был легок и ловок, а кроме того — зряч.

«А почему бы не попробовать? — подумал он с меланхолическим озорством. — Ну разобьюсь. Не все ли равно?»

Он нашел свою трость и, высунувшись в окно, повел ею влево вдоль карниза к соседнему окну. Оно было открыто, и стекло звякнуло, когда трость задела его.

«Как она крепко спит! — подумал он. — Устает за день, возится со мной».

Втягивая обратно трость, он зацепил за что-то. Трость выскользнула из его рук и с мягким стуком упала.

Держась за подоконник, он перелез на карниз, нащупал рядом нечто — предположительно водосточную трубу, — переступил через ее холодное железное колено и сразу ухватился за следующий подоконник.

«Как просто!» — подумал он не без гордости и, тихо сказав: «Ку-ку, Марго!» — попытался вползти в открытое окно. Он поскользнулся и чуть не упал в подразумеваемый сад. Сильно забилось сердце. Перевалив через подоконник, он сбил какой-то тяжелый предмет, который бухнул на пол.

Альбинус остановился, капли пота щекотали лицо. К ладони пристало что-то липкое (сосновая смола, выступившая из досок: дом-то ведь сосновый).

— Марго, милая, — сказал он бодро. Тишина. Он нашел постель, она была девственно прикрыта чем-то кружевным.

Альбинус сел на постель и стал соображать. Если постель была бы открытая и теплая, то тогда понятно, она сейчас вернется.

Погодя он вышел в коридор (испытывая большие затруднения из-за отсутствия трости) и прислушался. Ему показалось, что где-то раздался тихий ноющий звук — не то скрип, не то шорох. Ему стало почему-то страшно. Он громко крикнул:

— Марго, где ты?

По-прежнему тишина. Потом где-то открылась дверь.

— Марго, Марго! — повторил он и двинулся по коридору.

— Да-да, я здесь, — раздался ее спокойный голос.

— Что случилось, Марго? Почему ты до сих пор не легла?

Она столкнулась с ним — в коридоре было темно, — и, на мгновение коснувшись ее, он почувствовал, что она голая.

— Я лежала на солнце, — сказала она. — Как всегда по утрам.

— Но сейчас ночь, — воскликнул он, тяжело дыша. — Я не понимаю. Тут что-то не то. Я знаю, потому что нащупал стрелки часов. Сейчас половина второго.

— Глупости, сейчас половина седьмого и чудное солнечное утро. Будильник твой испорчен. Слишком часто трогаешь стрелки. Но позволь, как ты выбрался сюда?

— Марго, это правда, что утро? Ты говоришь правду?

Она вдруг подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и обвила, как встарь, его шею.

— Хотя и утро, — сказала она тихо, — но если ты хочешь, если ты хочешь, милый… В виде большого исключения…

Это был для нее трудный шаг, но единственный правильный. Альбинус не успел обратить внимания на сырость воздуха, на то, что птицы еще не поют. Было только одно — буйное баснословное блаженство, после которого он сразу уснул и спал до полудня. Когда он проснулся, Марго выругала его за героический переход из окна в окно, еще пуще рассердилась, увидя его грустную улыбку, и ударила его по щеке.

Весь день он просидел в гостиной и вспоминал, какое это было счастье утром, и гадал, через сколько дней оно повторится. Вдруг, совершенно явственно, он услышал, как кто-то коротко откашлялся. Это не могла быть Марго. Он знал, что она на кухне.

— Кто тут? — спросил он.

Никто не ответил.

«Опять галлюцинация», — устало подумал Альбинус и вдруг понял, что именно его тревожило ночью, — да-да, вот эти странные звуки, которые он иногда слышит.

— Скажи, Марго, — обратился он к ней, когда она вернулась, — тут никого не бывает в доме, кроме Эмилии? Ты уверена?

— Дурак! — ответила она лаконично.

Но однажды возникшее подозрение уже не давало ему покоя. Он сидел весь день на одном месте, мрачно прислушиваясь.

Рекса это забавляло чрезвычайно, и, несмотря на то что Марго умоляла его быть осторожным, он не обращал на ее призывы никакого внимания. Раз, например, сидя в полуметре от Альбинуса, он стал искусно насвистывать, как иволга. Марго принуждена была Альбинусу объяснить, что птичка села на подоконник и поет.

— Прогони ее, — хмуро сказал Альбинус.

— Кыш, кыш, — сказала она, прикладывая ладонь к выпученным губам Рекса.

— Знаешь что, — через несколько дней сказал Альбинус, — мне бы хотелось как-нибудь покалякать с этой Эмилией. Мне нравятся ее пудинги.

— Совершенно исключено, — ответила Марго, — она глуха как пень и страшно боится тебя.

Минуты две Альбинус о чем-то напряженно думал.

— Не может быть, — проговорил он тихо и раздельно.

— Что, Альберт, не может быть?

— Ах, пустые мысли, — ответил он угрюмо, — пустые мысли.

— Вот что, Марго, — проговорил он минуту спустя. — Я ужасно оброс. Вели парикмахеру прийти из деревни.

— Лишнее, — сказала Марго. — Тебе очень идет борода.

Альбинусу показалось, что кто-то — не Марго, а как бы около Марго — тихо хихикнул.

37

Кто-то из сослуживцев[71] показал Полю в конторе номер «Берлинер цайтунг» с кратким описанием несчастного случая, и он тут же поехал домой, опасаясь, как бы Элизабет о нем не прочитала. Она, однако, газету не читала, хотя, как ни удивительно, именно данный номер газеты (которую они, как правило, не покупали) случайно оказался в доме. В тот же день Поль позвонил в полицейский участок Грасса и, приложив некоторые усилия, соединился с госпитальным доктором, который сообщил, что, хотя жизни Альбинуса не угрожает опасность, в результате аварии он ослеп. Как можно осторожнее Поль рассказал Элизабет об этом.

Простое обстоятельство помогло установить, по какому адресу Альбинус проживает в Швейцарии. Поль и его зять были клиентами одного и того же банка. Управляющий, давнишний его деловой партнер, показал чеки, с регулярной стремительностью поступавшие оттуда, и Поля поразило, какие несоразмерные суммы расходует Альбинус. Подпись его была подлинная, но какая-то неуверенная — в особенности в завитках букв, — и она жалостливо съезжала вниз, зато цифры были проставлены другой рукой — нахальной мужской рукой, обладавшей, похоже, напористостью и энергией. Во всей этой истории чувствовался какой-то слабый привкус мошенничества. Поль подумал, что такое странное впечатление возникает, наверное, оттого, что слепой подписывал чеки, зная суммы лишь с чужих слов, но не видя их. Странно было и то, сколь огромные суммы он запрашивал, — как будто то ли он, то ли кто-то еще безумно спешил выбрать как можно больше денег. А однажды поступил чек, оплачивать который уже было нечем.

«Здесь какое-то мошенничество, — подумал Поль. — Я чую это нутром. Но какое именно?»

И он представил себе Альбинуса, оставшегося один на один со своей опасной любовницей, полностью от нее зависящего, запертого в черном чертоге слепоты.

Прошло несколько дней. Полю было ужасно тревожно. Дело даже не в том, что человек подписывал чеки, не видя их (как-никак, а деньги принадлежали ему, он волен был тратить их с умом или без такового, — тем более что Элизабет в деньгах не нуждалась, да и об интересах Ирмы заботиться уже не приходилось), а в том, что человек этот был совершенно беспомощен перед лицом безумного мира, жизнь в котором выбрал сам.

Как-то вечером, вернувшись домой, Поль обнаружил, что Элизабет складывает вещи в чемодан. Удивительно было то, что она сегодня выглядела куда счастливее, чем на протяжении многих предшествующих месяцев.

— Что происходит? — спросил он. — Ты куда-то едешь?

— Ты едешь, — ответила она спокойно.

38

На следующий день Поль выехал в Швейцарию. В Бриго он сел в автомобиль и через час с небольшим оказался в городке, невдалеке от которого жил Альбинус. Он остановился у почтамта, и служащая — молодая, очень словоохотливая девица — объяснила, как доехать до шале, и добавила, что Альбинус живет вместе с племянницей и доктором. Поль немедленно покатил дальше. Он понимал, что это за племянница. А вот присутствие доктора его удивило. Это как будто доказывало, что Альбинус окружен некоторой заботой.

«Может быть, я зря еду, — подумал Поль, почувствовав неловкость. — Может быть, он вполне доволен. Нет, раз уж я тут… Поеду, поговорю с этим доктором — несчастный человек, погибшая жизнь… Кто мог предвидеть…»

Марго в то утро вместе с Эмилией была в деревне. Автомобиль Поля она проглядела, но зато, зайдя на почтамт, узнала, что только что полный господин справлялся об Альбинусе и поехал к нему.

В это время в маленькой гостиной, освещенной солнцем через стеклянную дверь на веранду, сидели друг против друга Альбинус и Рекс. Рекс сидел на складном стульчике, совершенно голый. От ежедневных солнечных ванн его худощавое, но сильное тело, с черной шерстью в форме распростертого орла на груди, было кофейного цвета. В красных выпученных губах он держал длинный стебелек травы, и, скрестив мохнатые ноги и подперев подбородок рукой (в позе роденовского «Мыслителя»), он не спускал глаз с лица Альбинуса, который тоже, казалось, пристально смотрит на него.